Как растянуть три минуты в двадцать.
Oct. 29th, 2007 02:09 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
sou_rireВ школу я всегда выходила рано - не любила опаздывать, да и дома делать было особенно нечего - завтраки для меня всегда были едой странной и неприятной, портфель с вечера собирала, а что ещё делать-то перед школой. Идти было минуты три, а выходила я минут за двадцать минимум, дома сидеть тоже не очень-то хотелось, чего ёрзать и смотреть поминутно на часы. Эта разница и позволяла мне насладиться всеми прелестями предутренних заморозков. Листья в тонком слое инея. Я присаживалась и счищала с листочков почти-настоящий-снег, пальцы мёрзли, деревенели, становились красными, и потом слегка побаливали, попадая в школьное тепло. Если приходила совсем впритык к урокам, то на первом листать и писать было немного сложно. Но разве имеет это значение, когда есть возможность приобщиться к первому почти-настоящему-снегу: иней вполне сходил за снег, пока я дожидалась зимы.
Но самым главным и интересным были лужи. Это стекло (до чего же избито) под лёгким нажимом носка сапога превращалось в хрусталь с таким сладостным треском, что я не могла остановиться, ходила и ходила от лужи к луже, и превращала их из дешёвенького стекла в бока хрустальных салатниц.
Вот так, петляя от одной салатницы к другой, обычно в полном одиночестве, я доходила до угла школы. А там уже начинались дети и взрослые, которые бежали в школу стайками, группками, мимо школы, по одному, парами... очень я не любила это место. Дети были глупыми и дурацки смеялись, взрослые были безразличны и смотрели сквозь.
К вечеру мои салатницы превращались в грязные или прозрачные лужи, а утром снова становились дешёвым стеклом вполне пригодным к очередному преображению - в хрусталь.
А потом выпадал снег, и мой одинокий путь становился по-зимнему веселее - я с разгону ехала по уже созданным кем-то ледяным половичкам, возвращалась и прокатывалась снова.
Уж не знаю, почему по тому месту почти никто не ходил, наверное, все взрослые уходили раньше на работу, а дети из соседних домов учились в других школах, но все пятнадцать-двадцать минут я могла идти совсем одна.
А потом дедушка умер, парализованная бабушка переехала к нам, мама сильно заболела, и мы - уже все вместе - переехали в другой дом, тоже номер восемь. Из большой, где почти все были почти счастливы, в тоже большую, но отвратительную квартиру. У бабушки там была своя комната, у нас с сестрой - своя, у родителей - спальня, гостиная, микроскопическая кухня, а у меня ещё и новая дорога в школу. По ней одной ходить уже не получалось. Потому шла я уже не останавливаясь: нельзя же у всех на глазах счищать иней с опавших листьев.
Но самым главным и интересным были лужи. Это стекло (до чего же избито) под лёгким нажимом носка сапога превращалось в хрусталь с таким сладостным треском, что я не могла остановиться, ходила и ходила от лужи к луже, и превращала их из дешёвенького стекла в бока хрустальных салатниц.
Вот так, петляя от одной салатницы к другой, обычно в полном одиночестве, я доходила до угла школы. А там уже начинались дети и взрослые, которые бежали в школу стайками, группками, мимо школы, по одному, парами... очень я не любила это место. Дети были глупыми и дурацки смеялись, взрослые были безразличны и смотрели сквозь.
К вечеру мои салатницы превращались в грязные или прозрачные лужи, а утром снова становились дешёвым стеклом вполне пригодным к очередному преображению - в хрусталь.
А потом выпадал снег, и мой одинокий путь становился по-зимнему веселее - я с разгону ехала по уже созданным кем-то ледяным половичкам, возвращалась и прокатывалась снова.
Уж не знаю, почему по тому месту почти никто не ходил, наверное, все взрослые уходили раньше на работу, а дети из соседних домов учились в других школах, но все пятнадцать-двадцать минут я могла идти совсем одна.
А потом дедушка умер, парализованная бабушка переехала к нам, мама сильно заболела, и мы - уже все вместе - переехали в другой дом, тоже номер восемь. Из большой, где почти все были почти счастливы, в тоже большую, но отвратительную квартиру. У бабушки там была своя комната, у нас с сестрой - своя, у родителей - спальня, гостиная, микроскопическая кухня, а у меня ещё и новая дорога в школу. По ней одной ходить уже не получалось. Потому шла я уже не останавливаясь: нельзя же у всех на глазах счищать иней с опавших листьев.
