Алина

[sou_rire]

Двадцать лет назад Алина фиктивно развелась с мужем (зачем-то это было нужно), хотя всем было понятно, что развестись следовало полноценно, продала недвижимость, упаковала посуду, отправила контейнер, собрала чемоданы, спрятала тщательно драгоценности, поцеловала родителей и улетела к сыну в Ленинград.
Над миром Алины и без того благосклонное солнце входило в зенит. Будущее писалось золотыми буквами по шёлку.
Что такое сорок пять? Ягодка! В самом соку! Энергии масса, половина – и лучшая, судя по всему, – жизни впереди. Прочь страхи! Прочь сомнения!

Андрейке было двадцать пять, он был напорист, хваток, норовист, умён и энергичен. Как многие советские дети, которым с раннего детства приходилось приспосабливаться. К холодным эмалированным горшкам, к грубым воспитательницам, к равнодушным учителям, к занятым родственникам. Всё, чего можно было достичь в провинции, у Андрейки было в достатке. Становилось тесно, и деньгам в кармане, и молодому человеку в городе, обитом ватой.

Андрейка – студенческий ребёнок. Обычный студенческий ребёнок – не сказать, чтобы желанный, уж точно не ожидаемый – просто так получилось. Вот и Андрейка просто так получился. Рос где-то недоласканным уставшей неопытной матерью, где-то униженным насмешливым жестоким отцом. Но дети, как свежий хлеб, надавишь, отвернёшься, глядь, а будто ничего и не случилось.

Андрейка не был исключением. Всё простилось, всё разгладилось. Со временем Алина расцвела неистовой материнской любовью, в которую часто врастает и женская. А ей больше некуда. Если только внутрь, древней пыткой, разрушая всё на своём пути переродившимися ядовитыми побегами, испещряя душу пустотами, выгрызаемыми личинками не выпущенных на волю эмоций. Никаких бабочек в животе, одни черви в диафрагме.

Но Алине повезло, мальчик принимал и с благодарностью возвращал усиленное, умноженное чувство. Ему любить тоже было больше некого. Отец был скорее бичом и наказанием обоих. Мать и сын стали очень близки. До такой степени, что выросший Андрейка пенял матери на малодушие, слабость, на несостоявшийся развод.

Сначала Алина боялась. Боялась остаться без поддержки, а когда сын встал на ноги, уже привыкла, теперь боялась менять. Всё устроено, комфортно.

«Трёшка», пусть и новостройка в Купчино, но просторная, удобная. Андрейка рядом. Вон, с Невского его окна видны. Мальчик удачлив, мальчик богат, мальчик успешен. Мамина гордость, мамина отдушина.
Кругом столица. Театры, музеи. Алина не чужда. Всё это – светское, богемное, возвышенное – всё это влечёт. Всю жизнь влекло. И вот наконец. Зачем, к чему грязь, дрязги, выяснения. Нет, не хочу, нет ни сил, ни желания.

Отпуск за границей. Брендовые шмотки. Люксовая косметика. Беззаботность. Только приятные хлопоты.

Ну пусть скандалы по вечерам, но позвонишь сыну и сразу лучше, сразу спокойнее. Пусть «дура» и «идиотка», но Андрюша заедет – премьера в Александринском, - и солнце греет с новой силой.

После Андрейки были и другие мальчики. Почему-то только мальчики. Должны были быть. Особенно последний должен был быть, прощальный подарок щедрой судьбы. Но сначала жизнь была такая сложная, мама не поддерживает, муж деспот, всего две крохотных комнаты – куда ещё одного? Вот последнего, последнего очень хотелось. Что-то нашёптывало, подсказывало. Алина плакала, упрашивала. Но муж был не просто против, он бесновался. И Алина сдалась, покорилась. Простит ли она себя когда-то? Нет, вряд ли.

Но Андрейка утолял все печали. Вот наконец и девушка у сына появилась. И бизнес в гору. Не горюй, Алина, не о чем. Всё своим чередом, всё складывается.

Девяностые стали очень лихими. Кто сильнее, тот и прав. Если очень хочется, можно взять себе.

Преданный, обворованный любимой и друзьями, сын улетает в Америку. Переждать. Пересидеть.

Грустно, одиноко. Но Андрейка в безопасности, пусть и далеко. Да и была возможность слетать, повидаться. А пока в Ленинграде, то есть, теперь Санкт-Петербурге, за остатками бизнеса нужно приглядывать. В общем, тоска рядом с делом не живёт.

Старый муж, грозный муж. – Алина нещадно фальшивила, аккомпанируя себе блюдцами и вилками. – Ненавижу тебя, презираю тебя.

– Что ты там воешь, дура?! Возьми трубку! – Из-за шума воды Алина просто не слышала звонка.

– Алё! Алё! Андреечка? Что?..

Солнце сорвалось и ухнуло. Будто никогда и не было. И уже никогда не будет. Золото ссыпалось дешёвыми пайетками, шёлк обернулся вылинявшей ситцевой тряпкой.

Долгий перелёт, иностранная бюрократия, родная бюрократия, звонки, соболезнования, сорок дней, год – всё во мгле.

Жизнь менялась слишком скоро, стареющее тело, надорванная душа, они не успевали, да и не хотели.

В Андрейкиной квартире – вон, его окна с Невского видны, – живут чужие люди, то одни, то другие. Алина бывает там очень, очень редко, всё больше муж ездит.

А больше ничего и не осталось. Подарки, нежно хранимые. Книги. Андрюшенькин портрет в его комнате, фотографии повсюду. Давно устаревший компьютер, необъятный монитор «на трубке», к таким ещё ставили кактусы, от излучения, кресло, когда-то очень модное и дорогое.

С самого низа ящика Алина достала диплом педагога. Набрала обведённый номер телефона в газете объявлений.

– Вот и собираю теперь хожу своих мальчиков. – Алина со временем научилась всё же улыбаться.

И правда, за двенадцать лет в воспитанниках не было ни одной девочки. Но это случайность, просто случайность. Специально только мальчиков она не выбирает.